Родной мой Минск, куток* родимый,
     Где я родилась и росла.
     Меня питал своею силой
     И звал на добрые дела.
     
     В разрухе был послевоенной,
     Познал ты горе, как и все.
     Но светлый дух тысячелетний
     Не угас в жестокой той войне.
     
     Сейчас счастливый и нарядный
     Встречаешь, Минск, своих гостей.
     И в праздник, в День Рождения славный,
     Нет краше и тебя милей.
     
     *куток(бел.яз.) - уголок
     
     
Тетя Оля! У вас кто-то родился? – улыбнулась светловолосая девушка, минуту назад вошедшая в квартиру бревенчатого одноэтажного дома довоенной постройки, расположенного на улице Розы Люксембург в городе Минске. На девушке было легкое ситцевое цветастое платье, как видно специально пошитое к отъезду из ее родной деревни в незнакомый город.      За кухонным окном светило горячее августовское солнце, во дворе у крыльца было развешено белье: старенькие простыни и вафельные полотенца, самодельные детские распашонки и пеленки. В этот дом, по планировке похожий на барак или общежитие, после войны вселилось шесть семей. Очень скоро у счастливых мам родились первенцы, затем еще и еще. У кого по двое, а у кого даже по трое детишек. И хотя послевоенная жизнь еще только налаживалась, и было много трудностей, соседи большого двора жили дружно, как большая семья. Все старались ладить, помогать друг другу, не сплетничать и не ругаться. Люди жили тихо и спокойно, наслаждаясь мирной жизнью после огромного пережитого всеми горя – ужасной кровопролитной войны, унесшей жизни дорогих близких им людей.
     А сейчас в полуденной тишине двора, у окон квартир благоухал настоящий цветочный рай – на клумбах красовались посаженные жильцами садовые ромашки, пионы и георгины, лилии и гладиолусы. Над всем этим сказочным пахучим богатством жужжали шмели и пчелы, глазастые стрекозы сверкали длинными перламутровыми хвостами, нежные бабочки демонстривно раскрывали перед любопытными взглядами свои необыкновенно красивые хрупкие крылышки.
     – Ку-ка-ре-ку! – всполошился дворовый петух в конце соседнего дома.
     Этот второй дом был построен под прямым углом к первому вдоль улицы Клары Цеткин, окаймляя общий для двух домов двор. Высокое крыльцо возвышалось над фундаментом и подвальной комнаткой, в которой ютилась пожилая женщина, вселившаяся туда после войны. По деревянному крашеному крыльцу можно было взобраться на высокий первый этаж, затем лестница внутри дома вела еще выше, на второй.
     В этой лучшей части второго дома жила прежняя хозяйка двух домов – старушка лет семидесяти с внучкой, родившейся во время войны. Они занимали светлую и теплую комнату. Соседи знали – мать девочки отбывает наказание в тюрьме за связь с немцами. Но никто не разносил эти слухи, и дети, родившиеся здесь после войны, дружили с девочкой, ничего не подозревая о страшной тайне ее семьи.
     Узенькая улица Клары Цеткин, на углу которой когда-то построили второй дом, шла под горку. Потому следующие два крыльца второго дома были точно такими же, как и у первого. В конце дома, возле общих сараев и забора, отделяющего двор от соседнего двора с большим садом, жила тетя Витя, попросту Виктя. Так ее прозвали жительницы двора. Она держала кур и петуха, иногда приносила с базара маленьких цыплят. Днем Виктя выпускала птиц во двор. Они ходили за изгородью, а вечером прятались в сарае.
     Между двух домов росли посаженные до войны довольно старые деревья – клен, акация, тополь, рябина. Пятилетним детишкам, бегающим по двору, эти подросшие деревья казались огромными, достающими до самого неба. На одном из деревьев висело два скворечника, весной и летом скворечьи голоса можно было услышать во дворе. В сараях жильцы держали заготовленные на зиму дрова и брикет, потому что во всех квартирах было печное отопление. В конце двора располагался общий для всех туалет и сарай для пищевых отходов. Иногда их чистили специальные городские службы.
     С другой стороны двора весной соседи вскапывали грядки и высаживали овощи. Это была дворовая земля, честно поделенная между всеми жильцами по количеству ртов. В голодное послевоенное время своя зелень – лук, чеснок, морковь, редис, щавель, укроп – была большим подспорьем для экономных хозяек. Здесь же, между грядками, хозяйки ставили никелированные ванночки, бачки или тазики, которые использовали для купания детей и стирки белья. Во время теплого летнего дождя в них попадала дождевая вода, она нагревалась, и детишкам было в удовольствие поплескаться в ней в жару. Иногда в ванночки мамы с помощью подросших сыновей приносили воду из колонки. Эта колонка, стоящая на углу двух улиц, была общей для жителей всех ближайших домов. Вдоль узенькой улицы Клары Цеткин, сначала взмывающей вверх под горку, затем спускающейся вниз, сплошь располагались такие же, как и в этом дворе, старые довоенные деревянные дома. Все тоже было и на улице Розы Люксембург. Хотя, она отличалась тем, что была немного шире, располагалась на ровной местности и шла далеко в конец города до Грушевского поселка. Все районы старой довоенной деревянной постройки города Минска были снабжены водяными колонками, а без них здесь жить было бы не возможно, потому что водопровода в этих частях города не было. Зато вода была очень вкусной родниковой и не нуждалась ни в какой очистке.
     Иногда я думаю, почему уцелели от бомбежек эти дома. Ведь они были в самом центре города? Может быть, потому, что рядом был Дом Правительства, в котором во время оккупации заседали немцы. Видимо, многие из них тогда жили в этих домах…
     
     – Тетя Оля! Какая же ваша младшая дочь маленькая! Ее совсем не видно и не слышно, – шептала девушка, войдя в комнату и подойдя поближе к детской кроватке.
     – Да, Леночка! Она родилась в полтора килограмма веса. Но ничего, скоро подрастет.
     Танечка, только две недели как появившаяся на свет, тихонько спала у стены в детской кроватке под стареньким байковым одеяльцем. Из трех окон по комнате рассыпало лучи горячее августовское солнце, а за подол маминой юбки уцепился руками полуторагодовалый братик малышки Колька.
     – Тетя Оля! А где же ваша Валя? Сколько ей?
     – Растет, уже седьмой годик пошел. Скоро пойдет в школу. Она здесь, во дворе играет с соседской девочкой. Как ты, Леночка? Что слышно в деревне?
     Тетя Оля завела разговор со своей племянницей. Ведь они же, как подруги, все знают друг о друге, хоть разница в возрасте 15 лет. Всю войну провели рядом в спаленной немцами деревне, все беды и радости делили пополам. Сейчас же не хотелось о ней ни думать, ни вспоминать. Хотелось жить настоящим – мирным небом над головой без бомбовых ударов и рева вражеских самолетов, без пожаров и людского плача.
     – Да, все хорошо! Папа мой дом новый уже достроил, новоселье справили. И в тот ваш дом, что вы продали, уже вселилась семья Макаровых. Дом ваш отец, хоть и был слепой, построил добротный. Люди хвалят.
     – Жалко, Леночка, мне и мать мою и отца. Сколько горя у них было. Ты сама знаешь.
     Женщина всплакнула, но тут же перевела разговор на другое.
     – Ну, а ты как?
     – А я в Минск подалась. К вам, тетя Оля. Я ж вам писала, что хочу устроиться на фабрику.
     – Какую?
     – Не знаю.
     – Так может лучше в столовую на кухню. Там у меня двоюродная сестра Анюта работает поварихой. Научит готовить.
     – Хорошо было бы, тетя Оля. Я согласна.
     
     
      Вторая часть повести
     
      Этот рассказ на белорусском языке